очаг смотреть. Побывать на пиру с самим конунгом! Это ж потом сколько хвастаться можно будет! Но Тулле прав. Я слышал истории, в которых победителей разных турниров или игр отправляли сразиться с какой-нибудь неубиваемой тварью или привезти невесту из неведомых краев, где ее охраняют десятки великанов. И отказаться нельзя.
— Не обязанность, но право, — пояснил Ньорд. — Каждый год перед Вардрунн конунг устраивает зимнюю охоту. И победители могут присоединиться. Даже хускарлы с охоты порой возвращаются, поднявшись на руну. А уж карлы — так обязательно. Потому желающих много, а берут не всех.
— Тогда точно участвуем. А, Тулле? Не просто так просидим зиму, а еще и поднимемся! Вот ульверы нам обзавидуются.
— Думаешь, Альрик не попадет на охоту? — усмехнулся друг. — Ему и кнаттлейк для этого не нужен.
Хозяева объяснили, что для игры нам потребуются биты, тулупы из нескольких слоев ткани, чтобы ребра не сломали, и обувь. Так как кнаттлейк в Хандельсби проходит на льду, нужна особая подошва, чтоб не скользить. И нужно сказать распорядителю игр о своем участии.
Так что несколько дней мы были очень заняты. Тулле заявил нас на игру, старик выстрогал подходящие биты, старуха сшила одежку. А я проверял разные приспособы для обувки. Дешевле всего обшить подошвы рыбьей чешуей так, чтобы на носке чешуя легла в одну сторону, а на пятке — в другую. Но она быстро облетает, и к середине игры ты уже будто катаешься на обточенной лошадиной кости. Некоторые крепили к подошве маленькие гвозди, но тогда рвалась сама обувь. На всю игру точно не хватит. Еще дети подсказали, что можно пришить костяные крючочки, что тоже не очень.
Потом я услышал, как торговец на рынке предлагает акулью кожу. Он кричал, что она отлично подходит для игры в кнаттлейк. Я подошел, спросил, на что торговец предложил провести рукой по коже. Она оказалась гладкая-прегладкая.
— А теперь проведи в другую сторону.
И тут же в мою ладонь впились десятки крошечных шипов да так прочно, что кусочки моей кожи остались там.
— Очень удобно, — уверял торговец. — Толкнешь вперед — полетишь, как на крыльях. Захочешь остановиться — двинь ногой назад, сразу застынешь, как вкопанный. Обычно я продаю ее только хускарлам и хельтам перед турниром. В этом году тебе повезло! Рыбаки убили много акул, и их шкуры продавались задешево. Еле-еле успели обработать до ледостава.
Он говорил очень убедительно. Пока не назвал цену.
— Вот за этот кусок — всего один эйрир.
Лоскут немногим больше моей ладони. То есть на одну пару обуви — аж два эйрира уйдет. А на нас двоих так и вовсе полмарки серебра.
— А после игры за какую цену будешь продавать? — поинтересовался я.
— Кто знает, что будет после игры? Вдруг конунг объявит зимний поход? Тогда и того дороже будет. У меня уже почти всё выкупили. Осталось всего ничего. Не хочешь — не бери. Только не удивляйся, когда вылетишь из турнира с разбитым носом.
— Это какая-то золотая акула получается. Какой она была величины? С меня ростом? В два раза больше? На ней таких кусочков был не один десяток. С такой ценой это должна быть божественная акула, акула самого Нарла, не меньше. Я думал взять восемь таких кусков. Но платить марку серебра? Это ж две коровы! Ты подумай, что лучше? Взять две коровы или восемь таких кусочков? Или лучше добавить еще столько же и купить рабыню? Она и поесть приготовит, и постель согреет. Да и прослужит мне не один десяток лет. Или вот эти восемь кусочков? На одну игру?
Торговец развел руками, мол, не хочешь — не бери.
— Наверное, стоит прогуляться к рыбакам. Наверняка они приберегли акульей кожи.
— Ну раз ты берешь сразу восемь кусков, то я могу сделать скидку и продать их за…
— За пол-эйрира, — ополовинил я цену.
Он замялся, но кивнул.
— За пол-эйрира — пару, — тут же поправился я. — Четыре эйрира за все. Целая корова за восемь жалких кусочков, которые через месяц и даром брать не будут.
Если бы отец узнал, что я отдал полмарки серебра за обрезки акульей шкуры, он бы не посмотрел, что я рунный, и выпорол.
Наконец все было готово. К башмакам мы приделали драгоценные обрезки, проверили на льду, и я добавил еще кое-что — на краешек носа пришил акулью шкуру чешуйками вперед так, чтобы при беге она не мешала, но стоило только перенести вес на пальцы ног, как я бы остановился. Мы с Тулле были не единственными, кто расчистил небольшой участок на фьорде и приноравливался к обновкам. Весь город готовился к турниру по кнаттлейку.
* * *
Каждое утро к фьорду выходил хускарл, с силой вонзал копье в лед и проверял, достало ли острие до воды или нет. Десятки детей внимательно следили за ним, горестно вздыхали и разносили по городу весть, что лед еще недостаточно толст.
Наконец по всему Хандельсби прокатился радостный вопль:
— Лед окреп! Бьорн не пробил!
И на следующее утро весь город собрался по берегам и пристаням вокруг фьорда. Поле для кнаттлейка тщательно вычистили, вбили колья и поставили ограду высотой в половину роста. Неподалеку от площадки со стороны моря поставили помост, где с удобством разместился конунг со своей свитой. У них там даже огонь в каменной чаше горел, чтобы можно было подогреть напитки и еду.
В турнир для молодых было столько желающих, что решили разбить их игры на четыре дня. Каждый день играло по шесть команд. Двадцать четыре команды! Почти пять десятков участников. Впрочем, конунг пообещал, что победители каждого дня смогут попасть на охоту.
Распорядителем игры оказался Стиг Мокрые Штаны. Тот самый хельт, который наблюдал за сражением между ярлами Сигарром и Хрейном. Видимо, он — доверенный человек конунга. Я уже убедился в его честности. Кроме того, одного его духа хватит, чтобы остановить любые распри между игроками.
Нам с Тулле посчастливилось попасть в игру первого дня. И не повезло, что туда же попал Магнус. Шестирунный мальчишка был едва ли не главным нашим соперником, да и его напарник не сильно отставал — пять рун. Остальные были на второй-третьей руне и тоже изрядно расстроились, узнав об участии конунгова сына.
Других противников я не знал, но Стиг Мокрые Штаны назвал их. Помимо Магнусовской две команды были из местных жителей, и две — из пришлых, тоже чьи-то хирдманы. Тулле рассказывал, что встретил в городе Рыбака, и тот пожаловался, что Альрик запретил ему участвовать в кнаттлейке. Мол, неизвестно,
